Мы не стали ничего говорить Рибо. Четверо из нас удерживали его — разумеется, телекинети-чески, — а Флейшман быстро исследовал со¬держимое его мозга. Невозможно было сказать, возможно ли тут излечение: слишком многое зависело от его собственной силы и мужества. Ясно было лишь одно — для этого ему пришлось бы при¬ложить огромные усилия воли, неизмеримо боль¬шие, чем он смог приложить, пытаясь устоять перед паразитами перед там, как сдался.
читать дальшеДолго размышлять было некогда. Наша мощь убедила его, что нас следует бояться не меньше, чем паразитов. Каждый из нас проник в структуры его мозга, управляющие двигательными механизмами, и узнал их параметры. (Это очень трудно объяснить человеку, не обладающими способностями к теле¬патии, но для общения с чужим сознанием нужно знать некую «комбинацию», длину волны, на кото¬рой оно работает. После этого сознанием можно в какой-то степени управлять на расстоянии.) В это время Флейшман спокойно разговаривал с ним, убеждая его, что мы все еще, в сущности, его друзья, что мы понимаем, кто устроил ему «промывание мозгов», и не виним его за это. Если он нам дове¬рится, мы сможем освободить его из-под власти паразитов.
Потом мы ушли. Сестра и сторож проводили нас до самого выхода. Мы поблагодарили сторожа и дали ему на чай. Меньше чем через час мы были уже в воздухе, на полпути в Диярбакыр.
Благодаря телепатическому контакту, который мы сохраняли с Рибо. мы узнали, что произошло дальше. Ни сестра, ни сторож не понимали, что за¬ставило их провести нас к Рибо; они не могли поверить, что действовали не по своей собственной воле. Поэтому никакой тревоги они поднимать не стали. Сестра зашла к Рибо, увидела, что он не спит, но как будто невредим, и решила никому ничего не говорить.
Когда мы приземлились в Диярбакыре, Райх сказал:
— Семь утра. До его пресс-конференции еще два часа. Будем надеяться, что они не...
Он осекся, услышав, как Флейшман, взявший на себя поддержание телепатической связи с Рибо, воскликнул:
— Они все узнали... Они пошли в наступление!
— Что мы можем сделать? — спросил я, сосре¬доточился и попробовал, пользуясь тем, что знал о мозге Рибо, вновь вступить с ним в контакт. Но тщетно: это было то же самое, что слушать радио¬приемник, не подключенный к сети. Я спросил Флейшмана:
— Вы еще его слышите?
Он покачал головой. Каждый из нас попробовал установить контакт сам, но все было напрасно.
Час спустя мы поняли почему. В выпуске те¬левизионных новостей сообщили, что Рибо покон¬чил с собой, выбросившись из окна палаты. Мы не знали, считать ли это своим поражением. Самоубийство Рибо не позволило ему выступить на пресс-конференции, сказать всю правду и взять обратно свое * признание ». Правда, оно не позволило ему и причинить нам еще какой-нибудь ущерб. С другой стороны, если бы о найдем посещении кли¬ники стало известно, нас бы непременно обвинили в убийстве...
Впрочем, об этом так никто никогда и не узнал. Вероятно, сестра по-прежнему думала, что это были какие-нибудь настырные журналисты. Она видела Рибо после нашего ухода, и он выглядел нормально, поэтому она ничего об этом не сказала. В одиннадцать часов мы с Райхом собрали представителей прессы в зале заседания совета директоров, который предоставили нам для этой цели. Флейшман, Райх и братья Грау стояли по обе стороны двери, мысленно прощупывая всех вхо¬дящих. Эта предосторожность оправдала себя. Одним из последних в зал вошел огромного роста лысый человек — Килбрайд из газеты «Вашингтон Игзэминер». Райх кивнул одному из охранников компании, который подошел к Килбрайду и спросил, не будет ли он возражать, если его обыщут. Тот принялся шумно возмущаться и кричать, что это безобразие. Внезапно он вырвался из рук охран¬ника и бросился ко мне, сунув руку во внутренний карман пиджака. Я напряг все силы своего сознания и остановил его на месте. Подбежали еще трое охранников и вывели его. В кармане у него нашли автоматический пистолет «вальтер» с шестью патро¬нами в обойме и одним в стволе. Килбрайд оправды¬вался тем, что всегда носит пистолет на всякий случай, но все видели, что он пытался меня застре¬лить. (Позже мы прощупали его мозг и обнаружили, что паразиты завладели им накануне, когда он на¬пился пьян — он был известный алкоголик.)
После этого происшествия атмосфера в зале бы¬ла полна напряженного ожидания. Репортеров было человек пятьсот — столько, сколько смогло здесь поместиться. Остальные сидели снаружи, у экраноз телевизоров, куда транслировалась пресс-конферен¬ция. Райх, Флейшман и братья Грау сели рядом со мной за стол президиума — их задача состояла в том, чтобы прощупывать зал и следить, не появятся ли еще желающие совершить на нас покушение. А я зачитал следующее заявление:
«Сегодня мы хотим предупредить население Земли о величайшей опасности, какая ему когда-либо угрожала. Сейчас наша планета находится под наблюдением огромного числа инопланетных разум¬ных существ, чья цель — либо истребить человече¬ство, либо поработить его.
Несколько месяцев назад, когда мы начали ар¬хеологическое изучение Черного холма в Кара-тепе, профессор Райх и я обнаружили присутствие неких посторонних помех. Мы убедились, что какая-то сила противодействует нашим попыткам раскрыть загадку холма. В то время мы предположили, что эта сила имеет характер психического силового поля, созданного там давным-давно вымершими обитателями этого места с целью защиты своих мо¬гил. Как Райх, так и я с самого начала были убеж¬дены, что подобные вещи возможны, — этим объясняются, например, трудности, с которыми встретились первые исследователи гробницы Тутан-хамона. Мы были готовы пойти на то, чтобы на¬влечь на себя проклятье, если такова его природа, и продолжали раскопки.
Однако за последние недели мы установили, что перед нами нечто гораздо более опасное, чем прок¬лятье. Мы убеждены, что случайно пробудили те силы, которые когда-то владели Землей и намерены владеть ею снова. Эти силы опаснее всего, с чем до сих пор сталкивалось человечество, потому что они невидимы и способны воздействовать непосредствен¬но на человеческое сознание. Они могут лишить рас¬судка любого человека, на которого нападут, и заставить его покончить с собой. Они могут также превратить отдельных людей в своих послушных рабов и использовать их для достижения собствен¬ных целей.
В то же время мы считаем, что у человечества нет оснований впадать в панику. Численность этих существ значительно меньше нашей, и теперь мы знаем об их существовании. Борьба может быть трудной, но я полагаю, что у нас есть все шансы одержать победу.
Сейчас я попытаюсь вкратце изложить все, что мы узнали об этих паразитах сознания»...
Я говорил еще почти полчаса и вкратце описал большую часть событий, о которых читатель уже знает. Я рассказал, как погибли наши коллеги и как Рибо заставили нас предать. Потом я объяснил, ка¬ким образом, зная о существовании паразитов, мож¬но их уничтожать. Я специально подчеркнул, что эти силы пока еще не активны, они слепы и дейст¬вуют инстинктивно. Это было необходимо, чтобы предотвратить панику. Большинство людей не в со¬стоянии ничего предпринять против паразитов, и лучше, чтобы они просто поверили в конечную побе¬ду над ними. В последние четверть часа своего вы¬ступления я постарался вселить в слушателей оптимизм и доказать, что рано или поздно паразиты неизбежно будут уничтожены.
В заключение мы ответили на вопросы; однако большинство репортеров так спешило добраться до ближайшего видеофона, что вопросов оказалось не так уж много. А два часа спустя обо всем происшед¬шем уже сообщали на первых полосах все до единой газеты, выходящие в мире. Сказать по правде, все это меня раздражало. Мы были готовы к исследованию волнующего нового мира, а тут приходилось иметь дело с репор¬терами. Однако мы решили, что это наилучший спо¬соб обеспечить собственную безопасность. Если бы мы теперь погибли, это заставило бы весь мир насто¬рожиться. Больше того, со стратегической точки зрения паразитам следовало бы сейчас попытаться дискредитировать нас, не вмешиваясь в ход событий в течение месяца, а то и года — пока все не убедятся, что это была ложная тревога. Выступая со своим за¬явлением, мы выигрывали время — в этом, по край¬ней мере, состоял наш замысел. И лишь очень нескоро мы поняли, что вряд ли способны изобрести такую хитрость, которой паразиты не могли бы про¬тиводействовать.
Тратить много времени на паразитов у нас не было никакого желания. Представьте себе страстно¬го библиофила, который только что получил по почте бандероль с книгой, о которой мечтал всю жизнь, и не может ее вскрыть, потому что у него сидит какой-то занудливый посетитель, способный часами говорить о пустяках... Может быть, пара¬зиты и представляли для человечества величайшую опасность за всю его историю; но у нас они вызы¬вали только раздражение и досаду.
Люди свыкаются со своей духовной ограничен¬ностью — точно так же, как триста лет назад они свыкались с невероятными лишениями, которые пе¬реносили во время путешествий. Что подумал бы Моцарт, если бы после мучительного переезда, длившегося целую неделю, кто-нибудь сказал ему, что в двадцать первом веке такой же переезд будет занимать четверть часа? Так вот, каждый из нас чувствовал себя Моцартом, попавшим в двадцать первый век. На путешествия в мир духа, которые когда-то были для нас долгими и изнурительными, теперь уходили минуты. Наконец мы поняли, что имел в виду Тейяр де Шарден, когда говорил, что человек стоит на грани новой фазы своей эволюции. Мы уже вошли в эту фазу. Сознание лежало перед нами, как неизведанная страна, как Земля Обето¬ванная перед израильтянами. Нам оставалось лишь заселить ее... предварительно изгнав, разумеется, ее нынешних обитателей. Поэтому, несмотря на все тревоги и заботы, мы пребывали в самом восторжен¬ном и счастливом настроении.
Насколько мы понимали, теперь перед нами стояли две главные задачи. Первая состояла в том, чтобы подыскать новых «учеников», которые помо¬гли бы в нашей борьбе; вторая — в поисках возмож¬ностей перейти в наступление самим. Пока что мы еще не могли достигнуть глубинных областей соз¬нания, где таились паразиты. Однако после той ноч¬ной битвы с ними я понял, что могу призвать на свою сторону силу, исходящую из очень глубоких источников. Нельзя ли как-нибудь приблизиться к этим источникам, чтобы перенести военные дейст¬вия в лагерь противника?
Откликам мировой прессы я уделил очень мало внимания. Не было ничего удивительного в том, что почти все они оказались скептическими и враждеб¬ными. Венская «Уорлд Фри Пресс» прямо писала, что всех нас пятерых следовало бы посадить под арест и держать до тех пор, пока не будут расследованы все случаи самоубийств. Лондонская «Дейли. Экспресс», наоборот, требовала передать нам в под¬чинение военный департамент Организации Объе¬диненных Наций и уполномочить нас применить против паразитов любые средства, какие мы сочтем нужными.
Одна из публикаций нас сильно обеспокоила. Это была статья Феликса Хазарда в «Берлине? Тагеб-лапгпг». Он не стал, как мы ожидали, высмеивать всю эту историю и поддерживать «признание» Рибо. Видимо, он был согласен с тем, что новый враг пред¬ставляет серьезную опасность для человечества. Но если этот враг способен «захватывать» сознание отдельных людей, писал Хазард, то где гарантия, что не мы как раз и являемся рабами паразитов? Правда, в своем заявлении мы раскрыли тайну их существования, но это еще ничего не доказывает. Мы вынуждены, были сделать это заявление ради са¬мозащиты: после «признания» Рибо нас вполне могли привлечь к суду. Тон статьи был не вполне серьезный: Хазард как будто оставлял для читателя возможность воспринять ее как легкую сатиру. Тем не менее мы встревожились. Не могло быть сомне¬ний в том, что Хазард — вражеский агент.
Нашего внимания требовало и еще одно обстоя¬тельство. До сих пор на раскопки Черного холма репортеров не допускали, однако они вполне могли беспрепятственно беседовать с нашими рабочими и солдатами охраны. Это нужно было по возможности предотвратить. Поэтому мы с Райхом предложили избранной группе репортеров устроить для них экс¬курсию на раскопки и согласились на участие в ней телеоператоров. Одновременно мы приказали соблю¬дать до нашего прибытия строжайшие меры предосторожности и ни в коем случае не подпускать к рас¬копкам репортеров.
В десять часов вечера пятьдесят репортеров ждали нас, разместившись в двух транспортных вертолетах. Полет до Кара-тепе на этих неуклюжих машинах занял целый час. Когда мы прибыли, вся территория раскопок была залита светом прожекто¬ров. Уже через десять минут были установлены передвижные телекамеры.
Наш план представлялся нам безупречным. Мы провели бы репортеров до самого Абхотова камня, который уже был полностью вскрыт, и с помощью телекинеза создали бы атмосферу подавленности и напряжения. Потом мы выбрали бы самых нервных и восприимчивых участников экскурсии и вызвали бы у них ощущение панического ужаса. Именно поэтому мы в своем заявлении ни словом не упомя¬нули о наших телекинетических способностях: мы поняли, что ими можно воспользоваться, чтобы за¬манить паразитов в ловушку.
Однако мы недооценили противника. Перед са¬мым приземлением мне показалось, что репортеры в другом вертолете что-то поют. Это было странно. Мы решили, что они чересчур много выпили. Сами мы — братья Грау, Флейшман, Райх и я — летели в другом вертолете. Потом, сразу после призем¬ления, мы почувствовали присутствие паразитов и поняли, что происходит. Они изменили свою обыч¬ную тактику: вместо того, чтобы высасывать энергию из своих жертв, они накачивали их энер¬гией! Многие из этих людей много пили и, как и большинство репортеров, не отличались остротой ума. В силу их привычек такая «даровая» духовная энергия действовала на них точно так же, как спиртное. Как только репортеры из нашего вертоле¬та присоединились к ним, их тоже охватило праздничное настроение. Я слышал, как один теле¬комментатор сказал: «Ну, этих ребят как будто не слишком волнуют паразиты. По-моему, они прини¬мают все за шутку».
Я сказал режиссеру программы, что сейчас бу¬дет небольшая задержка, и отвел всех наших в сто¬рону. Зайдя в будку у дальнего конца раскопа, где обычно помещался бригадир землекопов, мы за¬перли за собой дверь и начали думать, что делать. Без особых трудностей установив связь между собой, мы проникли в сознание кое-кого из репортеров. Сначала нам было даже трудно понять, что проис¬ходит: ни с чем подобным мы еще не сталкивались. Потом, к счастью, нам попался репортер, у которого была та же длина волны, что и у Рибо. Это поз¬волило нам поближе вглядеться в его мыслительные процессы. Мозг располагает примерно десятком структур, ответственных за ощущение удоволь¬ствия. Это прежде всего наиболее изученные центры удовольствия сексуального, эмоционального и соци¬ального; есть и структура, вызывающая интеллек¬туальное ' наслаждение, и еще более высокая, связанная со способностью человека к самоконтролю и преодолению самого себя. Наконец, есть еще пять структур, которые у человека почти не развиты, — они связаны с теми видами духовной энергии, кото¬рые мы называем поэтической, религиозной и мис¬тической.
У большинства этих людей паразиты накачи¬вали энергию в социальную и эмоциональную струк¬туры. Остальное объяснялось тем обстоятельством, что их было пятьдесят человек: «эффект толпы» усиливал испытываемое ими удовольствие.
Мы все пятеро сосредоточились на том репор¬тере, которого прощупывали. Нам не составило тру¬да прервать поток энергии и вызвать у него внезапную депрессию. Но как только мы немного отпустили его, все началось сначала.
Мы попробовали оказать на паразитов прямое воздействие. Но это оказалось безнадежным делом:
они находились за пределами досягаемости и наме¬рены были там оставаться. У нас появилось ощуще¬ние, что энергия, которую мы направялем против них, теряется впустую, а они только смеются над
нами.
Положение становилось опасным. Оставалось надеяться только на то, что нам удастся сохранить контроль над событиями с помощью своих телеки¬нетических способностей. А это означало, что рабо¬тать придется в непосредственной близости от репортеров.
Кто-то забарабанил в дверь будки и крикнул:
— Эй, долго нам еще ждать? Мы вышли и сказали, что уже готовы. Я шел впереди, Райх за мной. Репортеры, весело смеясь, следовали за нами под непрерывную скоро¬говорку телекомментатора. Флейшман и братья Грау, шедшие позади всех, сосредоточили свое внимание на этом комментарии. Мы слышали, как комментатор озабоченно сказал:
— Все тут кажутся очень веселыми, но я не уве¬рен, что это у них не напускное. Сегодня здесь ощу¬щается какая-то странная напряженность...
При этих словах репортеры разразились хохо¬том. Мы же, объединив свои волевые усилия, начали создавать атмосферу опасности и смутного страха.
Хохот мгновенно прекратился. Я громко сказал:
— Не волнуйтесь. Воздух на такой глубине, мо¬жет быть, и не так уж свеж, но не ядовит.
Тоннель был больше двух метров в высоту и уходил вниз под углом около двадцати градусов. Пройдя метров сто, мы уселись в несколько вагоне¬ток. Дальше, на протяжении всех шестнадцати километров пути, не слышалось ничего, кроме стука колес. Нам даже не пришлось прилагать усилий, чтобы понизить настроение репортеров. Тоннель имел форму штопора — иначе вход в него распола¬гался бы в нескольких километрах от Черного холма, и нам пришлось бы устроить там еще одну охраняе¬мую площадку, что создало бы массу неудобств. С каждым новым поворотом на репортеров накатыва¬лась новая волна тревоги. К тому же у многих из них появились опасения, что вибрации, создавае¬мые вагонетками, могут вызвать обвал кровли тон¬неля.
Нам понадобилось целых полчаса, чтобы добра¬ться до Абхотова камня. Он представлял собой вну¬шительное зрелище: обширная серо-черная махина громоздилась высоко над нами, как утес.
Теперь мы начали создавать атмосферу подав¬ленности. Было бы гораздо лучше, если бы мы могли дать поработать их собственному воображению и лишь время от времени подпитывать его импуль¬сами страха. Но паразиты вливали в них новые и новые порции энергии, и нам нужно было как-то нейтрализовать ее. Поэтому мы заставили их ощутить тягостный страх и отвращение. Наступила гнетущая тишина. Телекомментатор, явно чувство¬вавший себя не в своей тарелке, шепотом говорил в микрофон:
— Здесь чувствуется какое-то неприятное уду¬шье. Может быть, это воздух здесь такой...
Тут паразиты перешли в наступление. Не всей массой, как раньше, а по одному или по два. Они, очевидно, стремились измотать нас, заставить поте¬рять контроль. Как только наше внимание отвлеклось на них, атмосфера сразу разрядилась, настроение у всех присутствующих поднялось. Мы немного растерялись, потому что почти ничего не могли поделать. Рассыпавшись на маленькие груп¬пы, паразиты стали почти неуязвимыми — мы как будто вели бой с тенями. Лучше всего было бы ими пренебречь, но это было так же затруднительно, как не обращать внимания на бродячую собаку, которая хватает вас за пятки.
И тут всем нам одновременно пришла в голову одна и та же мысль; во всяком случае, мы уже на¬ходились в таком тесном контакте, что не могли бы сказать, кто придумал это первый. Мы посмотрели на Абхотов камень, над которым метрах в десяти нависал потолок пещеры. Монолит весил около трех тысяч тонн. В свое время братья Грау подняли в Британском музее тридцатитонный камень. Мы решили, что стоит попробовать, и, послав в сторону репортеров волну страха, объединенными усилиями воли попытались приподнять монолит.
Сначала нам показалось, что это безнадежно, — с таким же успехом можно было попытаться под¬нять монолит голыми руками. Но потом братья Грау нашли выход. Вместо того чтобы прилагать усилия в унисон, они стали делать это попеременно — сна¬чала медленно, потом со все возрастающей частотой. Мы поняли, что они делают, и присоединились к ним. Как только мы ухватили суть, все оказалось до смешного просто. Сила, которую таким способом развили мы пятеро, была огромна — ее хватило бы, чтобы поднять на воздух всю трехкилометровую толщу породы над нами. Монолит внезапно отде¬лился от пола и всплыл под потолок. Электричество мигнуло: камень задел за какой-то кабель. Мгновен¬но началась паника. Кое-кто из этих идиотов бросился под самый монолит — впрочем, может быть, их туда просто вытолкнули. Мы сдвинули мо¬нолит в сторону, и тут же все пещера погрузилась в темноту: камень порвал главный кабель электро¬питания. Конец кабеля упал на землю, и мы услы¬шали истошный вопль: кто-то на него наступил. Пещеру заполнил тошнотворный запах горелого мяса.
Мы изо всех сил старались сохранить хладнок¬ровие. Кто-то из нас должен был высвободить свое сознание и отогнать репортеров к стене пещеры, что¬бы мы могли поскорее опустить монолит на землю. Это было очень трудно, потому что, сложив свои силы, чтобы поддерживать монолит в воздухе, мы соединили их, можно сказать, не последовательно, а в параллель и держали камень, чередуя усилия по¬переменно.
И в этот момент паразиты начали всеобщее на¬ступление. Мы были беспомощны перед их на¬тиском. Ситуация могла бы показаться смешной, если бы не была такой опасной и уже не стоила бы жизни одному человеку.
Рейх сказал:
— А мы не можем превратить его в пыль?
Сначала в пылу битвы, мы не сообразили, что он имеет в виду: паразиты окружали нас со всех сто¬рон, как целая армия теней. Потом мы догадались, что он хотел сказать, и поняли, что это наша единственная надежда. Силы, которую мы развили, хватило бы, чтобы поднять в воздух тысячу таких монолитов; но достаточно ли ее будет, чтобы уни¬чтожить хоть один?
Сосредоточив на монолите все наши силы, мы подвергли его сокрушительному давлению, увели¬чив до предела частоту приложения усилий. Нас охватило такое воодушевление, что мы почти не за¬мечали натиска паразитов. Потом мы почувство¬вали, что камень трескается и крошится, словно огромный кусок мела, зажатый в мощных тисках. Через несколько мгновений в воздухе висел уже не монолит, а плотное облако тонкой черной пыли. Его можно было заставить вылететь в тоннель, что мы и сделали, вызвав такой порыв сквозняка, что нас самих чуть туда не вынесло, а пещера на секунду заполнилась пылью.
Управившись с монолитом, мы сразу же напра¬вили мощный всплеск объединенной волевой энергии на паразитов, досаждавших нам, как блохи. Результат оказался вполне удовлетворитель¬ным: они опять не успели отступить, и снова мы почувствовали, как волна энергии проникает в их ряды, словно язык пламени из огнемета в кучу сухих листьев. Потом Райх высвободил свою волю, поднял упавший конец кабеля и приварил его к дру¬гому концу. Зажегся свет, и мы увидели картину полного смятения. Как только в мозгу у репортеров был отключен центр социального удовольствия, каждый почувствовал себя абсолютно одиноким, и их охватил ужас. В воздухе висела черная пыль, вы¬зывавшая у всех судорожный кашель. (Прежде чем выбросить ее через тоннель наружу, нам пришлось подождать некоторое время и дать ей осесть на полтоннеля, чтобы над ней мог пройти в пещеру чистый воздух.) Останки погибшего висели на кабеле над нами, издавая запах горелого мяса. Лица у всех были черные, как у шахтеров. Все были охвачены паникой, и никто не верил, что ему суждено вновь увидеть поверхность земли.
Нам удалось погасить панику, вновь соединив свою волю последовательно. Потом мы велели им выстроиться колонной по двое и вернуться к ваго¬неткам. Райх сосредоточился на троих телеоперато¬рах, чтобы заставить их снова включить свои камеры. Тем временем мы освободили тоннель от пыли, выбросив ее наружу, где она столбом подня¬лась в небо — к счастью, ночь была темная — и по¬том понемногу осела на землю.
Когда мы поднялись на поверхность, мы по¬няли, что одержали над паразитами важную победу, хотя и в большой мере благодаря счастливой случай¬ности. Они, конечно, не сдались и продолжали на¬качивать репортеров энергией. Это мы сумели быстро и полностью пресечь, но было очевидно, что мы ничего не сможем с этим поделать, когда репор¬теры разъедутся. Впрочем, благодаря телекамерам весь мир уже видел, что произошло в пещере и что сделалось с монолитом. Теперь уже не имело значе¬ния, что напишут об этом репортеры. К тому же сле¬довало иметь в виду еще одно обстоятельство. Искусственное возбуждение их центров социального и эмоционального удовольствия неизбежно должно вызвать реакцию, усталость, что-то вроде похмелья:
вечно держать людей в этом возбужденном состоя¬нии невозможно. А такая реакция будет нам как раз на руку.
Только после полуночи мы пятеро уселись за стол, чтобы поесть. Дирекция компании «АИУ» отвела нам специальную комнату, и мы решили, что отныне будем постоянно, день и ночь, держаться вместе. Каждый из нас и в одиночку обладал нема¬лой силой, но соединенные вместе, наши силы тыся чекратно возрастали — в этом мы сегодня наглядно убедились.
Мы не стали обманывать себя и не позволили себе уверовать в собственную неуязвимость. Прямое нападение паразитов нам, вероятно, теперь не гро¬зило. Однако они знали, как использовать против нас других людей» и в этом крылась для нас главная опасность.
Когда мы на следующее утро получили газеты, трудно было удержаться, чтобы не поздравить друг друга с решающей победой. Почти все люди за Земле сидели в тот вечер у телевизоров, и все они видели, как испарился Абхотов камень. Мы полагали, что некоторые из газет заподозрят обман — ведь то, что мы сделали, и было, в сущности, не чем иным как грандиозным фокусом, — но это никому и в голову не пришло. Многие обрушились на нас с истери¬ческими нападками, но лишь за то, что мы по соб¬ственной глупости разбудили эти «ужасающие силы». Все решили, что монолит уничтожили эти «тсатхоггуане» — как прозвал их тот американский специалист по Лавкрафту, — чтобы не дать нам еще глубже проникнуть в их тайну. Больше всего всех пугала мысль, что если они способны уничтожить монолит весом в три тысячи тонн, то так же легко они могут уничтожить и современный город. Все¬общий страх еще усилился к вечеру, когда ученые обнаружили тонкий слой базальтовой пыли, пок¬рывший пустынную растительность на протяжении многих километров от места раскопок, и сделали справедливый вывод, что эта пыль — остатки мо¬нолита. Что именно произошло, они понять не могли. Конечно, можно превратить монолит в пыль с помощью атомного бластера, но высвобождающая¬ся при этом энергия уничтожила бы всех, кто на¬ходился под землей. Никто не мог представить себе, как получилось, что в пещере даже не повысилась температура.
Президент Организации Объединенных Наций Гуннар Фанген прислал нам телеграмму, где спра¬шивал, какие шаги мы считаем нужным пред¬принять против паразитов. Не следует ли, по нашему мнению, уничтожить Кадат атомными минами? Как мы полагаем, какие виды оружия ока¬жутся против них эффективными? В ответ мы пос¬лали ему приглашение приехать к нам. что он и сделал сорок восемь часов спустя.
Тем временем у компании «АИУ» появились свои проблемы. Такая реклама, конечно, была ей очень полезна; однако ее контору осаждали сотни репортеров, и всякая работа там прекра7илась. Нам пора было подыскать себе другую штаб-квартиру. Я обратился прямо к президенту США Ллойду Ч. Мел-виллу и попросил его найти для нас какое-нибудь сверхсекретное место, где нам никто не будет ме¬шать. Он тут же начал действовать и уже через час сообщил, что мы можем перебраться на 91-ю ракет¬ную базу США, расположенную в городке Саратога-Спринге (штат Нью-Йорк). Мы переехали туда на следующий же день — 17 октября.
У нашей новой штаб-квартиры было много пре¬имуществ. В Америке еще оставалось с десяток лю¬дей, которых мы собирались со временем посвятить в нашу тайну — их имена успели сообщить нам Ре¬мизов и Спенсфилд, — и пятеро из них жили в шта¬те Нью-Йорк. Мы попросили президента Мелвилла пригласить их встретиться с нами на 91-й базе, как только мы туда прибудем. Это были Оливер Флеминг и Меррил Филипс из Психологической лаборатории Колумбийского университета, Рассел Холкрофт из Сиракузского университета и Эдуард Лиф и Виктор Эбнер из научно-исследовательского института в Олбани.
Вечером накануне нашего отъезда из Диярбакы-ра Флейшман записал на пленку в штаб-квартире компании «АИУ» выступление для телевидения» в котором вновь подчеркнул» что для паники нет осно¬ваний. По его глубокому убеждению, паразиты не¬достаточно сильны, чтобы причинить существенный вред человечеству. Наше дело — позаботиться, что¬бы они никогда не стали для этого достаточно сильны.
Вся эта открытая для публики сторона нашей работы интересовала нас меньше всего, и мы относи¬лись к ней как к досадной помехе. Нам не терпелось взяться за настоящее дело — тщательное изучение наших скрытых сил, а также возможностей па¬разитов.
Скоростная ракета, предоставленная компанией «АИУ», за час доставила нас на 91-ю базу. В середи¬не дня о нашем прибытии было объявлено по те¬левидению. Президент лично предстал перед камерами, чтобы объяснить, почему мы были допу¬щены на 91-ю базу — самое секретное место в США (по этому поводу была в ходу шутка, что верблюду легче пройти в игольное ушко, чем попасть на 91-ю базу). Он сказал, что наша безопасность имеет пер-востепенное значение для всего мира и что любая попытка репортеров вступить с нами в контакт будет рассматриваться как нарушение режима сек¬ретности, со всеми вытекающими из этого послед¬ствиями. Таким путем была, наконец, решена одна из главных наших проблем: теперь мы могли сво¬бодно передвигаться, не преследуемые постоянно де¬сятком вертолетов.
В сравнении с директорским кварталом компа¬нии «АИУ» 91-я база не отличалась большим уютом. Нам был отведен сборный домик, построенный за двадцать четыре часа перед самым нашим прибы¬тием и представлявший собой, в сущности, всего лишь прилично обставленный барак.
Когда мы приехали, нас ждали все пятеро:
Флеминг, Филипс, Холкрофт, Лиф и Эбнер. Каждо¬му из них еще не было и сорока. Холкрофт, ростом в метр восемьдесят с лишним, синеглазый и розово¬щекий, был совсем не похож на ученого и не слиш¬ком мне понравился- Зато остальные показались мне людьми самого первого сорта: они были умны, уравновешенны и не лишены чувства юмора.
Мы устроили чаепитие с командиром базы и его заместителем по контрразведке. Оба, по-видимому, были типичные военные: неглупые, но склонные по¬нимать все несколько буквально. (Контрразведчик потребовал, чтобы ему сказали, какие меры следует принять против проникновения тсатхоггуанских шпионов.) Я попытался объяснить им, что именно представляет собой противник, с которым мы имеем дело, — что это не такой противник, который может атаковать с фронта или тыла, и что он находится внутри нас самих. Сначала на их лицах было напи¬сано полное непонимание, но потом генерал Уинслоу, командир базы» спросил:
— Значит, вы хотите сказать, что это что-то вроде микробов, которые могут жить в крови?
Я подтвердил, что их можно сравнить с микро¬бами, и почувствовал, что у них стало заметно легче на душе, хотя контрразведчику тут же пришла в го¬лову мысль, не надо ли устроить дезинфекцию.
После чая мы отвели пятерых ^новобранцев» в наш домик. Я прочел в мозгу у контрразведчика, что под бетонным полом по его приказу установлено множество микрофонов; как только мы вошли в до¬мик, я мысленно прощупал пол, отыскал их все и вывел из строя. Микрофоны были вделаны в толщу бетона на глубину в несколько сантиметров, и тео¬ретически их нельзя было повредить, не продолбив в полу дыры. Я заметил, что всю следующую неделю контрразведчик, встречаясь со мной, как-то странно на меня косился.
Весь вечер мы объясняли нашим «новобранцами ситуацию. Прежде всего, им дали прочитать фото¬копии «Размышлений на исторические темы». По¬том я вкратце изложил им собственную историю. Она записывалась на пленку, чтобы они могли еше раз ее прослушать, если возникнут какие-нибудь вопросы. Далее я привожу расшифровку последних пяти минут этой записи, поскольку там ясно изло¬жены проблемы, которые нам предстояло решить:
«Таким образом, мы полагаем, что этим сущест¬вам вполне в состоянии противостоять человек, про¬шедший феноменологическую подготовку. Мы знаем также, что их главная сила кроется в их спо¬собности нарушать душевное равновесие. (Я раньше уже сознался, что уничтожение Абхотова камня бы¬ло делом наших рук.) Это означает, что мы должны научиться оказывать им сопротивление на всех уровнях сознания.
Однако это само по себе порождает новую проб¬лему, которую мы должны решить как можно ско¬рее. Мы слишком мало знаем о человеческой душе. Мы не знаем, что происходит, когда человек рожда¬ется и умирает. Мы не понимаем, в каких отно¬шениях он находится с пространством и временем.
Великий идеал романтиков девятнадцатого сто¬летия представлялся им в виде «человека, подобного богу». Теперь мы знаем, что этот идеал достижим. Потенциальные возможности человека так обшир¬ны, что мы еще даже не можем их оценить. Быть подобным богу означает управлять ходом вещей, а не находиться во власти обстоятельств. Но нужно подчеркнуть, что абсолютное управление немыс¬лимо, пока остаются без ответа многие важнейшие вопросы. Нет ничего легче, чем подставить поднож¬ку человеку, который идет, устремив взор в небо. Мы еще не знаем самих основ нашего существа, а паразиты, возможно, уже собираются направить свои атаки против этих основ и таким, путем нас уничтожить. Правда, насколько мы знаем, они так же мало разбираются в подобных вещах, как и мы сами, однако полагаться на это было бы опасно. Мы должны раскрыть тайны смерти, пространства и времени. Это единственное, что может гарантиро¬вать нам победу».
К моему удивлению — и большой радости — Холкрофт оказался одним из самых лучших учеников, какие только у меня были. Его младен¬чески-наивный вид оказался в каком-то смысле подлинным ключом к его характеру. Он вырос в де¬ревне на попечении двух незамужних тетушек» которые души в нем не чаяли, и отлично закончил школу. Благоприятно сложившиеся жизненные обстоятельства позволили ему остаться таким же ве¬ликодушным, жизнерадостным и нимало не склон¬ным к неврозам, каким он был от природы. Как психолог-экспериментатор он не слишком блистал: ему не хватало напористости, необходимой первок¬лассному ученому. Но для нас было гораздо важнее то, что он умел естественным образом, инстинк¬тивно приспосабливаться к природе вещей: у него был какой-то душевный радар, который позволял ему жить легко и свободно.
В силу этого он в каком-то смысле уже знал за¬ранее все, что я ему сообщил. Он мгновенно все понял. Другие доходили до этого умом, и доходили медленно, как удав, переваривающий крысу, а Хол-крофт все постигал инстинктивно.
Это гораздо более важное обстоятельство, чем может показаться на первый взгляд. Дело в том, что и Райх, и Флейшман, и сам я, и братья Грау — все мы были интеллектуалы. Мы не могли отделаться от привычки изучать мир сознания с помощью рассуд¬ка, а это означало, что мы тратили зря много времени, как попусту тратит время армия, коман¬дующий которой не желает предпринимать никаких действий, не получив приказа в трех экземплярах и не обсудив с главным штабом все подробности опе¬рации. Холкрофт же от природы был чем-то вроде «медиума» — но не в том смысле, как это понимают сторонники спиритизма, хотя и близко к этому. Его сферой были не «духи», а инстинкты. В тот первый вечер мы смогли сразу же включить его в наш теле¬патический круг: его внутренний слух уже был есте¬ственно на это настроен. И у нас пятерых родилась новая надежда: что если этот человек сможет проникнуть в глубины сознания дальше, чем ,мы? Что если он поймет, чего хотят паразиты?
На протяжении следующих нескольких дней мы проводили почти все время в своем бара¬ке, обучая новых учеников всему, что знали сами. Наши телепатические способности сильно облегчали дело. Однако вскоре мы начали понимать, что упустили из виду одну из важнейших проблем фено¬менологии. Когда внушаешь человеку, что он всю жизнь заблуждался относительно своей собственной природы, его так же легко вывести этим из равно¬весия, как подарив ему миллион фунтов. Это то же самое, что сексуально озабоченному мужчине предо¬ставить полную власть над целым гаремом краса¬виц. Человек вдруг обнаруживает, что погрузиться в поэтическое настроение ему так же легко, как открыть водопроводный кран, а довести свои эмоции до такого накала, что он чуть ли не начина¬ет светиться, ему ничего не стоит. Потрясенный, он осознает, что ему дали в руки ключ к величию, что все так называемые «великие люди», каких знала история, обладали лишь крохотной долей той мощи, которой он наделен в изобилии. Но если он всегда был о себе довольно скромного мнения и за прожи¬тые тридцать или сорок лет свыкся с мыслью о соб¬ственной ограниченности, то эта привычная мысль не желает его покидать. Он превращается в поле битвы между прежней и новой своими индивидуаль¬ностями и расходует в этой битве громадное количе¬ство энергии.
Как я уже сказал, Холкрофт оказался замеча¬тельным учеником. Однако у остальных четверых были гораздо более развитые индивидуальности. К тому же они не видели всей серьезности положения: в конце концов, мы, остальные, устояли перед напа¬дением паразитов, так почему бы не устоять и им?
Я не хочу ни в чем их винить, то, что с ними происходило, было почти неизбежно. Та же пробле¬ма возникает в любом университете: студентам-пер¬вокурсникам так нравится их новая жизнь, что они вовсе не желают тратить время на серьезные занятия.
Нам пятерым стоило значительных усилий не позволить Флемингу, Филипсу, Лифу и Эбнеру отбросить всякую дисциплину. За ними приходи¬лось постоянно присматривать. Новые идеи действо¬вали на них как могучие возбуждающие средства, им хотелось плескаться в них, как мальчишкам в реке. Вместо того чтобы читать Гуссерля или Мерло-Понти1'-', они вдруг принимались припоминать эпи¬зоды из детства или свои давние романы. Эбнер обожал музыку и знал наизусть все оперы Вагнера, и как только мы оставляли его одного, он начинал мурлыкать про себя какой-нибудь мотив из «Кольца Нибелунгов» и тут же впадал в счастливый экстаз. Филипс был отчасти донжуан и постоянно вспо¬минал свои прошлые победы до тех пор, пока сам воздух не начинал вибрировать от сексуального воз¬буждения, мешавшего остальным сосредоточиться. Правда, в защиту Филипса я могу сказать, что его сексуальные приключения всегда были поиском че¬го-то такого, что он никак не мог найти; теперь он это нашел и не мог удержаться, чтобы не сравнивать это с тем, что испытывал раньше.
На третий день после нашего прибытия на 91-ю базу Холкрофт пришел ко мне поговорить. Он сказал:
— У меня такое впечатление, что мы рискуем остаться в дураках.
У меня появилось нехорошее предчувствие, и я спросил, что он имеет в виду.
— Да я и сам толком не знаю. Но когда я пыта¬юсь настроиться на их длину волны, — он говорил о паразитах, — я чувствую, что там идет какая-то суета. Они что-то нам готовят.
Наше бессилие было просто унизительным. Мы проникли в величайшую тайну, предупредили о ней весь мир, — и все же оставались, в сущности, в пол¬ном неведении. Кто эти существа? Откуда они взялись? Действительно ли они разумны или, может быть, не более разумны, чем черви в сыре?
Мы снова и снова задавали себе эти вопросы и уже получили кое-какие предварительные ответы. Человеческий разум — продукт эволюционной энер¬гии человека; и ученый, и философ жаждут истины, потому что им надоело оставаться просто людьми. Возможно ли, что эти существа разумны в том же смысле слова? Поскольку они были нашими врага¬ми. нам трудно было в это поверить. Но история учит нас, что один лишь разум — еще не гарантия доброты. Во всяком случае, если они разумны, мо¬жет быть, стоит предложить им заключить пере¬мирие? Кроме того, если они разумны, они могут понять, что побеждены. Но побеждены ли?
Как только Холкрофт рассказал мне о своих по¬дозрениях, я созвал всех остальных. Дело было после завтрака, утро стояло ясное, солнечное, погода теплая. В нескольких сотнях метров от нас занима¬лась строевой подготовкой группа летчиков в белых тренировочных костюмах, и до нас доносились гром¬кие команды сержанта.
Я изложил свои опасения и сказал, что, по мое¬му мнению, следует попробовать узнать о паразитах побольше. Мы попросили четверых «учеников» поп¬робовать установить с нами телепатическую связь. Операция предстояла опасная, и нам нужно было мобилизовать все наличные силы.
Примерно через полчаса Лиф внезапно заявил, что ясно нас слышит. Остальные старались до изне¬можения, но безуспешно, и им было ведено бросить это дело и отдохнуть. Мы не сказали им, что нас беспокоило: что в случае нападения паразитов они окажутся в наибольшей опасности, потому что еще не умеют как следует пользоваться своими духов¬ными силами.
Мы задернули занавески, заперли двери, усе¬лись вокруг стола и изо всех сил сосредоточились. Я так привык к этой процедуре, что теперь все полу¬чалось у меня почти автоматически. Самый первый шаг здесь ничем не отличается от того, что делаешь, когда хочешь заснуть: нужно полностью отвлечься от внешнего мира, забыть даже о собственном теле. Уже через несколько секеунд я начал погружаться в темную бездну своего сознания.
Следующий шаг требовал некоторого навыка. Нужно было отделиться от своей обычной физичес¬кой индивидуальности. При этом мой рассудок дол¬жен был остаться бодрствующим и продолжать спускаться глубже, в мир сновидений и воспоми¬наний. Это отчасти напоминает то, что происходит, когда вы видите кошмар и говорите сами себе: «Это только сон, на самом деле я сплю в своей постели, и нужно проснуться». Ваше дневное «я» никуда не де¬лось, оно лишь заблудилось в мире фантасмагорий. Я вскоре обнаружил» что могу миновать уровень сновидений, сохраняя совершенно ясное сознание, — это не так легко, потому что тело играет для соз¬нания роль отражателя.
Мир сновидений — странный, безмолвный мир, там чувствуешь себя буквально так, словно плывешь под водой. Для новичков это может быть опаснее всего: тело обычно служит сознанию якорем. Иитс^' благодарит Бога за то, что «тело и его тупость» спа¬сают его от кошмаров. Тело выступает как тяжелый балласт, не позволяющий нашим мыслям парить где угодно по своему усмотрению. На Луне, где человек весит всего несколько килограммов, ему стоит сде¬лать обыкновенный шаг, чтобы взлететь, как воз¬душный шар. Мысли, освобожденные от тяжести тела, приобретают такую же демоническую энергию. Если у человека мрачный склад характера, его мысли мгновенно превращаются в страшных дьяво¬лов. И если он не знает, что это его собственные мысли, что они не существуют вне его, он может перепугаться, и тогда все станет еще в десять раз хуже — как у пилота самолета, вошедшего в крутое пике, если он не замечает, что сам машинально отжимает штурвал от себя.
Медленно опускаясь вниз сквозь мир своих сновидении и воспоминании» я старался оставаться пассивным и не обращать на них внимания: стоит нечаянно сосредоточиться на каком-нибудь из вос¬поминаний, как оно мгновенно развертывается в целую самостоятельную вселенную. Например, как-то я наткнулся на аромат трубочного табака, кото¬рый обычно курил мой дед. Он так давно мне не вспоминался, что тут я остановился и позволил себе проявить к нему интерес. В тот же момент я увидел деда в саду его коттеджа в Линкольншире. Больше того, я сам находился в этом саду — он предстал передо мной в таких подробностях, что при иных обстоятельствах я был бы убежден в его реальности. Но я сделал решительное усилие, чтобы вырваться, и в следующее мгновение продолжал опускаться дальше, в теплую тьму.
Тьма эта полна жизни, которая не просто слу¬жит отражением жизни тела, — это та жизнь, ды¬хание которой пронизывает, подобно электричеству, всю Вселенную. Поэтому нижние области сознания мы называем «детской»: там всегда испытываешь интенсивное ощущение теплоты и невинности, это мир детей, не имеющих тела.
Еще ниже «детской» лежит ничто — пустота, подобная пустоте межзвездного пространства. Это особенно пугающая область, где легко потерять ориентировку. Во всех моих прежних эксперимен¬тах я, попадая в эту область, неизменно засыпал и просыпался лишь много часов спустя. В ней нет ничего, от чего могло бы отразиться ощущение соб¬ственной индивидуальности и даже собственного су¬ществования, так что стоит на мгновение ослабить внимание, как нить сознания тут же теряется. Ниже этой области я еще никогда не спускался. И даже отсюда мне приходилось время от времени всплы¬вать в «детскую», чтобы вновь сосредоточиться.
Все это время между нами поддерживалась теле¬патическая связь. Это не значит, что все семеро плыли, так сказать, бок о бок. Каждый был сам по себе, связь существовала только между нашими моз¬гами. Благодаря ей мы могли прийти друг другу на помощь, несмотря на разделявшее нас расстояние. Если бы я заснул, находясь в дедушкином саду, другие разбудили бы меня. Если бы один из нас под¬вергся нападению, все остальные мгновенно «про¬будились» бы, чтобы объединенными усилиями отбить атаку. Но все равно на такой глубине всегда остаешься сам по себе.
Поддерживая связь с Холкрофтом, я чувствовал, что он все еще спускается. Я преисполнился восхи¬щения. Сам я на такой глубине становлюсь совер¬шенно невесом, мое сознание превращается в пузырек воздуха, стремящийся всплыть обратно. Я знаю, что, имея некоторый навык, можно проник¬нуть и глубже, но чтобы приобрести такой навык, нужно практиковаться, а это невозможно, если тебя хватает лишь на то, чтобы цепляться за свое соз¬нание. Но у Холкрофта такой навык, очевидно, уже появился.
Я чувствовал, что паразитов поблизости от меня нет, и насторожившись ждал. В этих глубинах соз¬нания нет никакого чувства времени — оно идет и в то же время не идет, если вы понимаете, что я хочу сказать. Поскольку здесь не существует тела, кото-оое могло бы испытывать нетерпение, ход времени 1десь какой-то нейтральный. Вскоре я ощутил, что Холкрофт возвращается. Я начал медленно всплы¬вать вверх, миновал мир сновидений и воспоминании и очнулся примерно через час после начала эксперимента. Холкрофт все еще был без сознания. Только минут десять спустя он открыл глаза. Обыч¬ный румянец исчез с его лица, но дыхание остава¬лось ровным. Он спокойно посмотрел на нас, и мы поняли, что ничего особенного он нам не расскажет.
— Не понимаю, — начал он. — Там почти ниче¬го не происходит. Я готов был поверить, что они все куда-то исчезли.
— Вы ни одного не видели?
— Нет. Раз-другой у меня появлялось ощуще¬ние, что они поблизости, но в очень малом числе.
То же самое чувствовали и все мы. Казалось, по¬явилась какая-то надежда. Но особой радости мы все же не испытывали.
В полдень, впервые за три дня, мы включили телевизор, чтобы посмотреть новости. И тут мы по¬няли, чем были все это время заняты паразиты. Мы узнали, что Обафеме Гвомбе застрелил президента Соединенных Штатов Африки Нкумбулу и произвел coup d'etat'^, сделавшись властителем всего конти¬нента, от Кейптауна до Адена. Потом мы услышали отрывок из речи, которую Гвомбе произнес по радио после переворота, и переглянулись. Нам стало ясно, что сознание Гвомбе находится во власти паразитов. А мы теперь достаточно много о них знали, чтобы понимать — опаснее всего их недооценивать.
Мы сразу же поняли, в чем состоял их замысел. В сущности, это была та же самая политика, кото¬рую они так успешно проводили последние два столетия, — отвлечь человечество войной. На протя¬жении двух столетий человечество стремится пере¬йти на новый, более высокий уровень сознания; на протяжении двух столетий паразиты подсовывают им вместо этого совсем другие заботы.
До поздней ночи мы сидели и разговаривали. Эта новость, очевидно, требовала от нас не¬медленных действий, — но каких? Всех нас не ос¬тавляло какое-то странное недоброе предчувствие. В три часа ночи мы улеглись спать, а в пять Холкрофт разбудил нас и сказал:
— Они что-то замышляют, я чувствую. По-мое¬му, нам лучше выбираться отсюда.
— Куда?
На этот вопрос ответил Райх:
— В Вашингтон. Мне кажется, надо бы перего¬ворить с президентом.
— А что толку?
— Не знаю, — сказал Райх. — Но у меня такое чувство, что мы тут только зря теряем время.
Тянуть с отъездом не было смысла. Хотя до рас¬света оставался еще час, мы сели в вертолет, кото¬рый предоставило нам правительство Соединенных Штатов. Когда рассвело, под нами уже тянулись длинные, прямые проспекты Вашингтона. Вертолет мягко приземлился на улице у самого Белого Дома. Часовой, стоявший у ворот, бросился к нам с атом¬ным пистолетом наготове. Он был совсем юноша, и для нас не составило труда уговорить его вызвать начальника караула. Это было одно из самых приятных преимуществ нашего положения — все обычные бюрократические препоны для нас не суще¬ствовали.
Мы передали офицеру записку для президента, а сами пошли по улице в поисках места, где можно было бы выпить кофе. Случайные прохожие, навер¬ное, принимали нашу группу в одиннадцать человек за какую-нибудь делегацию. Мы нашли огромный ресторан с зеркальными окнами во всю стену и за¬няли два столика с видом на улицу. Усевшись, я прощупал мозг Эбнера. Он почувствовал это, улыб¬нулся мне и сказал:
— Занятно. Мне бы полагалось сейчас думать об опасности, которая грозит человечеству, и моему родному городу в том числе — ведь я родился в Ва¬шингтоне. А я не чувствую ничего, кроме презрения к этим людям, которые ходят по улице. Они все как будто спят. И на самом деле не так уж важно, что с ними будет...
— Не забывайте, что неделю назад вы были од¬ним из них, — напомнил Райх с улыбкой.
Я позвонил в Белый Дом и узнал, что в девять часов мы приглашены на завтрак к президенту. Когда мы проталкивались через толпы людей, спешивших на работу, мы вдруг ощутили, как тро¬туар чуть вздрогнул. Мы переглянулись.
— Землетрясение? — спросил Эбнер.
— Нет, взрыв, — ответил Райх.
Мы ускорили шаги и без четверти девять были уже у входа в Белый Дом. Я спросил офицера, вы¬шедшего нас встретить, не слышал ли он о каком-нибудь взрыве. Он отрицательно покачал головой:
— О каком взрыве?
Мы узнали это двадцать минут спустя, сразу после того, как сели за стол. Президента вызвали из комнаты, а когда он вернулся, в лице у него не было ни кровинки, а голос дрожал. Он сказал:
— Джентльмены, полчаса назад 91-я база была уничтожена взрывом.
Никто из нас не сказал ни слова, но всем при¬шла в голову одна и та же мысль: «Сколько времени осталось до тех пор, когда паразиты до нас добе¬рутся?
читать дальшеДолго размышлять было некогда. Наша мощь убедила его, что нас следует бояться не меньше, чем паразитов. Каждый из нас проник в структуры его мозга, управляющие двигательными механизмами, и узнал их параметры. (Это очень трудно объяснить человеку, не обладающими способностями к теле¬патии, но для общения с чужим сознанием нужно знать некую «комбинацию», длину волны, на кото¬рой оно работает. После этого сознанием можно в какой-то степени управлять на расстоянии.) В это время Флейшман спокойно разговаривал с ним, убеждая его, что мы все еще, в сущности, его друзья, что мы понимаем, кто устроил ему «промывание мозгов», и не виним его за это. Если он нам дове¬рится, мы сможем освободить его из-под власти паразитов.
Потом мы ушли. Сестра и сторож проводили нас до самого выхода. Мы поблагодарили сторожа и дали ему на чай. Меньше чем через час мы были уже в воздухе, на полпути в Диярбакыр.
Благодаря телепатическому контакту, который мы сохраняли с Рибо. мы узнали, что произошло дальше. Ни сестра, ни сторож не понимали, что за¬ставило их провести нас к Рибо; они не могли поверить, что действовали не по своей собственной воле. Поэтому никакой тревоги они поднимать не стали. Сестра зашла к Рибо, увидела, что он не спит, но как будто невредим, и решила никому ничего не говорить.
Когда мы приземлились в Диярбакыре, Райх сказал:
— Семь утра. До его пресс-конференции еще два часа. Будем надеяться, что они не...
Он осекся, услышав, как Флейшман, взявший на себя поддержание телепатической связи с Рибо, воскликнул:
— Они все узнали... Они пошли в наступление!
— Что мы можем сделать? — спросил я, сосре¬доточился и попробовал, пользуясь тем, что знал о мозге Рибо, вновь вступить с ним в контакт. Но тщетно: это было то же самое, что слушать радио¬приемник, не подключенный к сети. Я спросил Флейшмана:
— Вы еще его слышите?
Он покачал головой. Каждый из нас попробовал установить контакт сам, но все было напрасно.
Час спустя мы поняли почему. В выпуске те¬левизионных новостей сообщили, что Рибо покон¬чил с собой, выбросившись из окна палаты. Мы не знали, считать ли это своим поражением. Самоубийство Рибо не позволило ему выступить на пресс-конференции, сказать всю правду и взять обратно свое * признание ». Правда, оно не позволило ему и причинить нам еще какой-нибудь ущерб. С другой стороны, если бы о найдем посещении кли¬ники стало известно, нас бы непременно обвинили в убийстве...
Впрочем, об этом так никто никогда и не узнал. Вероятно, сестра по-прежнему думала, что это были какие-нибудь настырные журналисты. Она видела Рибо после нашего ухода, и он выглядел нормально, поэтому она ничего об этом не сказала. В одиннадцать часов мы с Райхом собрали представителей прессы в зале заседания совета директоров, который предоставили нам для этой цели. Флейшман, Райх и братья Грау стояли по обе стороны двери, мысленно прощупывая всех вхо¬дящих. Эта предосторожность оправдала себя. Одним из последних в зал вошел огромного роста лысый человек — Килбрайд из газеты «Вашингтон Игзэминер». Райх кивнул одному из охранников компании, который подошел к Килбрайду и спросил, не будет ли он возражать, если его обыщут. Тот принялся шумно возмущаться и кричать, что это безобразие. Внезапно он вырвался из рук охран¬ника и бросился ко мне, сунув руку во внутренний карман пиджака. Я напряг все силы своего сознания и остановил его на месте. Подбежали еще трое охранников и вывели его. В кармане у него нашли автоматический пистолет «вальтер» с шестью патро¬нами в обойме и одним в стволе. Килбрайд оправды¬вался тем, что всегда носит пистолет на всякий случай, но все видели, что он пытался меня застре¬лить. (Позже мы прощупали его мозг и обнаружили, что паразиты завладели им накануне, когда он на¬пился пьян — он был известный алкоголик.)
После этого происшествия атмосфера в зале бы¬ла полна напряженного ожидания. Репортеров было человек пятьсот — столько, сколько смогло здесь поместиться. Остальные сидели снаружи, у экраноз телевизоров, куда транслировалась пресс-конферен¬ция. Райх, Флейшман и братья Грау сели рядом со мной за стол президиума — их задача состояла в том, чтобы прощупывать зал и следить, не появятся ли еще желающие совершить на нас покушение. А я зачитал следующее заявление:
«Сегодня мы хотим предупредить население Земли о величайшей опасности, какая ему когда-либо угрожала. Сейчас наша планета находится под наблюдением огромного числа инопланетных разум¬ных существ, чья цель — либо истребить человече¬ство, либо поработить его.
Несколько месяцев назад, когда мы начали ар¬хеологическое изучение Черного холма в Кара-тепе, профессор Райх и я обнаружили присутствие неких посторонних помех. Мы убедились, что какая-то сила противодействует нашим попыткам раскрыть загадку холма. В то время мы предположили, что эта сила имеет характер психического силового поля, созданного там давным-давно вымершими обитателями этого места с целью защиты своих мо¬гил. Как Райх, так и я с самого начала были убеж¬дены, что подобные вещи возможны, — этим объясняются, например, трудности, с которыми встретились первые исследователи гробницы Тутан-хамона. Мы были готовы пойти на то, чтобы на¬влечь на себя проклятье, если такова его природа, и продолжали раскопки.
Однако за последние недели мы установили, что перед нами нечто гораздо более опасное, чем прок¬лятье. Мы убеждены, что случайно пробудили те силы, которые когда-то владели Землей и намерены владеть ею снова. Эти силы опаснее всего, с чем до сих пор сталкивалось человечество, потому что они невидимы и способны воздействовать непосредствен¬но на человеческое сознание. Они могут лишить рас¬судка любого человека, на которого нападут, и заставить его покончить с собой. Они могут также превратить отдельных людей в своих послушных рабов и использовать их для достижения собствен¬ных целей.
В то же время мы считаем, что у человечества нет оснований впадать в панику. Численность этих существ значительно меньше нашей, и теперь мы знаем об их существовании. Борьба может быть трудной, но я полагаю, что у нас есть все шансы одержать победу.
Сейчас я попытаюсь вкратце изложить все, что мы узнали об этих паразитах сознания»...
Я говорил еще почти полчаса и вкратце описал большую часть событий, о которых читатель уже знает. Я рассказал, как погибли наши коллеги и как Рибо заставили нас предать. Потом я объяснил, ка¬ким образом, зная о существовании паразитов, мож¬но их уничтожать. Я специально подчеркнул, что эти силы пока еще не активны, они слепы и дейст¬вуют инстинктивно. Это было необходимо, чтобы предотвратить панику. Большинство людей не в со¬стоянии ничего предпринять против паразитов, и лучше, чтобы они просто поверили в конечную побе¬ду над ними. В последние четверть часа своего вы¬ступления я постарался вселить в слушателей оптимизм и доказать, что рано или поздно паразиты неизбежно будут уничтожены.
В заключение мы ответили на вопросы; однако большинство репортеров так спешило добраться до ближайшего видеофона, что вопросов оказалось не так уж много. А два часа спустя обо всем происшед¬шем уже сообщали на первых полосах все до единой газеты, выходящие в мире. Сказать по правде, все это меня раздражало. Мы были готовы к исследованию волнующего нового мира, а тут приходилось иметь дело с репор¬терами. Однако мы решили, что это наилучший спо¬соб обеспечить собственную безопасность. Если бы мы теперь погибли, это заставило бы весь мир насто¬рожиться. Больше того, со стратегической точки зрения паразитам следовало бы сейчас попытаться дискредитировать нас, не вмешиваясь в ход событий в течение месяца, а то и года — пока все не убедятся, что это была ложная тревога. Выступая со своим за¬явлением, мы выигрывали время — в этом, по край¬ней мере, состоял наш замысел. И лишь очень нескоро мы поняли, что вряд ли способны изобрести такую хитрость, которой паразиты не могли бы про¬тиводействовать.
Тратить много времени на паразитов у нас не было никакого желания. Представьте себе страстно¬го библиофила, который только что получил по почте бандероль с книгой, о которой мечтал всю жизнь, и не может ее вскрыть, потому что у него сидит какой-то занудливый посетитель, способный часами говорить о пустяках... Может быть, пара¬зиты и представляли для человечества величайшую опасность за всю его историю; но у нас они вызы¬вали только раздражение и досаду.
Люди свыкаются со своей духовной ограничен¬ностью — точно так же, как триста лет назад они свыкались с невероятными лишениями, которые пе¬реносили во время путешествий. Что подумал бы Моцарт, если бы после мучительного переезда, длившегося целую неделю, кто-нибудь сказал ему, что в двадцать первом веке такой же переезд будет занимать четверть часа? Так вот, каждый из нас чувствовал себя Моцартом, попавшим в двадцать первый век. На путешествия в мир духа, которые когда-то были для нас долгими и изнурительными, теперь уходили минуты. Наконец мы поняли, что имел в виду Тейяр де Шарден, когда говорил, что человек стоит на грани новой фазы своей эволюции. Мы уже вошли в эту фазу. Сознание лежало перед нами, как неизведанная страна, как Земля Обето¬ванная перед израильтянами. Нам оставалось лишь заселить ее... предварительно изгнав, разумеется, ее нынешних обитателей. Поэтому, несмотря на все тревоги и заботы, мы пребывали в самом восторжен¬ном и счастливом настроении.
Насколько мы понимали, теперь перед нами стояли две главные задачи. Первая состояла в том, чтобы подыскать новых «учеников», которые помо¬гли бы в нашей борьбе; вторая — в поисках возмож¬ностей перейти в наступление самим. Пока что мы еще не могли достигнуть глубинных областей соз¬нания, где таились паразиты. Однако после той ноч¬ной битвы с ними я понял, что могу призвать на свою сторону силу, исходящую из очень глубоких источников. Нельзя ли как-нибудь приблизиться к этим источникам, чтобы перенести военные дейст¬вия в лагерь противника?
Откликам мировой прессы я уделил очень мало внимания. Не было ничего удивительного в том, что почти все они оказались скептическими и враждеб¬ными. Венская «Уорлд Фри Пресс» прямо писала, что всех нас пятерых следовало бы посадить под арест и держать до тех пор, пока не будут расследованы все случаи самоубийств. Лондонская «Дейли. Экспресс», наоборот, требовала передать нам в под¬чинение военный департамент Организации Объе¬диненных Наций и уполномочить нас применить против паразитов любые средства, какие мы сочтем нужными.
Одна из публикаций нас сильно обеспокоила. Это была статья Феликса Хазарда в «Берлине? Тагеб-лапгпг». Он не стал, как мы ожидали, высмеивать всю эту историю и поддерживать «признание» Рибо. Видимо, он был согласен с тем, что новый враг пред¬ставляет серьезную опасность для человечества. Но если этот враг способен «захватывать» сознание отдельных людей, писал Хазард, то где гарантия, что не мы как раз и являемся рабами паразитов? Правда, в своем заявлении мы раскрыли тайну их существования, но это еще ничего не доказывает. Мы вынуждены, были сделать это заявление ради са¬мозащиты: после «признания» Рибо нас вполне могли привлечь к суду. Тон статьи был не вполне серьезный: Хазард как будто оставлял для читателя возможность воспринять ее как легкую сатиру. Тем не менее мы встревожились. Не могло быть сомне¬ний в том, что Хазард — вражеский агент.
Нашего внимания требовало и еще одно обстоя¬тельство. До сих пор на раскопки Черного холма репортеров не допускали, однако они вполне могли беспрепятственно беседовать с нашими рабочими и солдатами охраны. Это нужно было по возможности предотвратить. Поэтому мы с Райхом предложили избранной группе репортеров устроить для них экс¬курсию на раскопки и согласились на участие в ней телеоператоров. Одновременно мы приказали соблю¬дать до нашего прибытия строжайшие меры предосторожности и ни в коем случае не подпускать к рас¬копкам репортеров.
В десять часов вечера пятьдесят репортеров ждали нас, разместившись в двух транспортных вертолетах. Полет до Кара-тепе на этих неуклюжих машинах занял целый час. Когда мы прибыли, вся территория раскопок была залита светом прожекто¬ров. Уже через десять минут были установлены передвижные телекамеры.
Наш план представлялся нам безупречным. Мы провели бы репортеров до самого Абхотова камня, который уже был полностью вскрыт, и с помощью телекинеза создали бы атмосферу подавленности и напряжения. Потом мы выбрали бы самых нервных и восприимчивых участников экскурсии и вызвали бы у них ощущение панического ужаса. Именно поэтому мы в своем заявлении ни словом не упомя¬нули о наших телекинетических способностях: мы поняли, что ими можно воспользоваться, чтобы за¬манить паразитов в ловушку.
Однако мы недооценили противника. Перед са¬мым приземлением мне показалось, что репортеры в другом вертолете что-то поют. Это было странно. Мы решили, что они чересчур много выпили. Сами мы — братья Грау, Флейшман, Райх и я — летели в другом вертолете. Потом, сразу после призем¬ления, мы почувствовали присутствие паразитов и поняли, что происходит. Они изменили свою обыч¬ную тактику: вместо того, чтобы высасывать энергию из своих жертв, они накачивали их энер¬гией! Многие из этих людей много пили и, как и большинство репортеров, не отличались остротой ума. В силу их привычек такая «даровая» духовная энергия действовала на них точно так же, как спиртное. Как только репортеры из нашего вертоле¬та присоединились к ним, их тоже охватило праздничное настроение. Я слышал, как один теле¬комментатор сказал: «Ну, этих ребят как будто не слишком волнуют паразиты. По-моему, они прини¬мают все за шутку».
Я сказал режиссеру программы, что сейчас бу¬дет небольшая задержка, и отвел всех наших в сто¬рону. Зайдя в будку у дальнего конца раскопа, где обычно помещался бригадир землекопов, мы за¬перли за собой дверь и начали думать, что делать. Без особых трудностей установив связь между собой, мы проникли в сознание кое-кого из репортеров. Сначала нам было даже трудно понять, что проис¬ходит: ни с чем подобным мы еще не сталкивались. Потом, к счастью, нам попался репортер, у которого была та же длина волны, что и у Рибо. Это поз¬волило нам поближе вглядеться в его мыслительные процессы. Мозг располагает примерно десятком структур, ответственных за ощущение удоволь¬ствия. Это прежде всего наиболее изученные центры удовольствия сексуального, эмоционального и соци¬ального; есть и структура, вызывающая интеллек¬туальное ' наслаждение, и еще более высокая, связанная со способностью человека к самоконтролю и преодолению самого себя. Наконец, есть еще пять структур, которые у человека почти не развиты, — они связаны с теми видами духовной энергии, кото¬рые мы называем поэтической, религиозной и мис¬тической.
У большинства этих людей паразиты накачи¬вали энергию в социальную и эмоциональную струк¬туры. Остальное объяснялось тем обстоятельством, что их было пятьдесят человек: «эффект толпы» усиливал испытываемое ими удовольствие.
Мы все пятеро сосредоточились на том репор¬тере, которого прощупывали. Нам не составило тру¬да прервать поток энергии и вызвать у него внезапную депрессию. Но как только мы немного отпустили его, все началось сначала.
Мы попробовали оказать на паразитов прямое воздействие. Но это оказалось безнадежным делом:
они находились за пределами досягаемости и наме¬рены были там оставаться. У нас появилось ощуще¬ние, что энергия, которую мы направялем против них, теряется впустую, а они только смеются над
нами.
Положение становилось опасным. Оставалось надеяться только на то, что нам удастся сохранить контроль над событиями с помощью своих телеки¬нетических способностей. А это означало, что рабо¬тать придется в непосредственной близости от репортеров.
Кто-то забарабанил в дверь будки и крикнул:
— Эй, долго нам еще ждать? Мы вышли и сказали, что уже готовы. Я шел впереди, Райх за мной. Репортеры, весело смеясь, следовали за нами под непрерывную скоро¬говорку телекомментатора. Флейшман и братья Грау, шедшие позади всех, сосредоточили свое внимание на этом комментарии. Мы слышали, как комментатор озабоченно сказал:
— Все тут кажутся очень веселыми, но я не уве¬рен, что это у них не напускное. Сегодня здесь ощу¬щается какая-то странная напряженность...
При этих словах репортеры разразились хохо¬том. Мы же, объединив свои волевые усилия, начали создавать атмосферу опасности и смутного страха.
Хохот мгновенно прекратился. Я громко сказал:
— Не волнуйтесь. Воздух на такой глубине, мо¬жет быть, и не так уж свеж, но не ядовит.
Тоннель был больше двух метров в высоту и уходил вниз под углом около двадцати градусов. Пройдя метров сто, мы уселись в несколько вагоне¬ток. Дальше, на протяжении всех шестнадцати километров пути, не слышалось ничего, кроме стука колес. Нам даже не пришлось прилагать усилий, чтобы понизить настроение репортеров. Тоннель имел форму штопора — иначе вход в него распола¬гался бы в нескольких километрах от Черного холма, и нам пришлось бы устроить там еще одну охраняе¬мую площадку, что создало бы массу неудобств. С каждым новым поворотом на репортеров накатыва¬лась новая волна тревоги. К тому же у многих из них появились опасения, что вибрации, создавае¬мые вагонетками, могут вызвать обвал кровли тон¬неля.
Нам понадобилось целых полчаса, чтобы добра¬ться до Абхотова камня. Он представлял собой вну¬шительное зрелище: обширная серо-черная махина громоздилась высоко над нами, как утес.
Теперь мы начали создавать атмосферу подав¬ленности. Было бы гораздо лучше, если бы мы могли дать поработать их собственному воображению и лишь время от времени подпитывать его импуль¬сами страха. Но паразиты вливали в них новые и новые порции энергии, и нам нужно было как-то нейтрализовать ее. Поэтому мы заставили их ощутить тягостный страх и отвращение. Наступила гнетущая тишина. Телекомментатор, явно чувство¬вавший себя не в своей тарелке, шепотом говорил в микрофон:
— Здесь чувствуется какое-то неприятное уду¬шье. Может быть, это воздух здесь такой...
Тут паразиты перешли в наступление. Не всей массой, как раньше, а по одному или по два. Они, очевидно, стремились измотать нас, заставить поте¬рять контроль. Как только наше внимание отвлеклось на них, атмосфера сразу разрядилась, настроение у всех присутствующих поднялось. Мы немного растерялись, потому что почти ничего не могли поделать. Рассыпавшись на маленькие груп¬пы, паразиты стали почти неуязвимыми — мы как будто вели бой с тенями. Лучше всего было бы ими пренебречь, но это было так же затруднительно, как не обращать внимания на бродячую собаку, которая хватает вас за пятки.
И тут всем нам одновременно пришла в голову одна и та же мысль; во всяком случае, мы уже на¬ходились в таком тесном контакте, что не могли бы сказать, кто придумал это первый. Мы посмотрели на Абхотов камень, над которым метрах в десяти нависал потолок пещеры. Монолит весил около трех тысяч тонн. В свое время братья Грау подняли в Британском музее тридцатитонный камень. Мы решили, что стоит попробовать, и, послав в сторону репортеров волну страха, объединенными усилиями воли попытались приподнять монолит.
Сначала нам показалось, что это безнадежно, — с таким же успехом можно было попытаться под¬нять монолит голыми руками. Но потом братья Грау нашли выход. Вместо того чтобы прилагать усилия в унисон, они стали делать это попеременно — сна¬чала медленно, потом со все возрастающей частотой. Мы поняли, что они делают, и присоединились к ним. Как только мы ухватили суть, все оказалось до смешного просто. Сила, которую таким способом развили мы пятеро, была огромна — ее хватило бы, чтобы поднять на воздух всю трехкилометровую толщу породы над нами. Монолит внезапно отде¬лился от пола и всплыл под потолок. Электричество мигнуло: камень задел за какой-то кабель. Мгновен¬но началась паника. Кое-кто из этих идиотов бросился под самый монолит — впрочем, может быть, их туда просто вытолкнули. Мы сдвинули мо¬нолит в сторону, и тут же все пещера погрузилась в темноту: камень порвал главный кабель электро¬питания. Конец кабеля упал на землю, и мы услы¬шали истошный вопль: кто-то на него наступил. Пещеру заполнил тошнотворный запах горелого мяса.
Мы изо всех сил старались сохранить хладнок¬ровие. Кто-то из нас должен был высвободить свое сознание и отогнать репортеров к стене пещеры, что¬бы мы могли поскорее опустить монолит на землю. Это было очень трудно, потому что, сложив свои силы, чтобы поддерживать монолит в воздухе, мы соединили их, можно сказать, не последовательно, а в параллель и держали камень, чередуя усилия по¬переменно.
И в этот момент паразиты начали всеобщее на¬ступление. Мы были беспомощны перед их на¬тиском. Ситуация могла бы показаться смешной, если бы не была такой опасной и уже не стоила бы жизни одному человеку.
Рейх сказал:
— А мы не можем превратить его в пыль?
Сначала в пылу битвы, мы не сообразили, что он имеет в виду: паразиты окружали нас со всех сто¬рон, как целая армия теней. Потом мы догадались, что он хотел сказать, и поняли, что это наша единственная надежда. Силы, которую мы развили, хватило бы, чтобы поднять в воздух тысячу таких монолитов; но достаточно ли ее будет, чтобы уни¬чтожить хоть один?
Сосредоточив на монолите все наши силы, мы подвергли его сокрушительному давлению, увели¬чив до предела частоту приложения усилий. Нас охватило такое воодушевление, что мы почти не за¬мечали натиска паразитов. Потом мы почувство¬вали, что камень трескается и крошится, словно огромный кусок мела, зажатый в мощных тисках. Через несколько мгновений в воздухе висел уже не монолит, а плотное облако тонкой черной пыли. Его можно было заставить вылететь в тоннель, что мы и сделали, вызвав такой порыв сквозняка, что нас самих чуть туда не вынесло, а пещера на секунду заполнилась пылью.
Управившись с монолитом, мы сразу же напра¬вили мощный всплеск объединенной волевой энергии на паразитов, досаждавших нам, как блохи. Результат оказался вполне удовлетворитель¬ным: они опять не успели отступить, и снова мы почувствовали, как волна энергии проникает в их ряды, словно язык пламени из огнемета в кучу сухих листьев. Потом Райх высвободил свою волю, поднял упавший конец кабеля и приварил его к дру¬гому концу. Зажегся свет, и мы увидели картину полного смятения. Как только в мозгу у репортеров был отключен центр социального удовольствия, каждый почувствовал себя абсолютно одиноким, и их охватил ужас. В воздухе висела черная пыль, вы¬зывавшая у всех судорожный кашель. (Прежде чем выбросить ее через тоннель наружу, нам пришлось подождать некоторое время и дать ей осесть на полтоннеля, чтобы над ней мог пройти в пещеру чистый воздух.) Останки погибшего висели на кабеле над нами, издавая запах горелого мяса. Лица у всех были черные, как у шахтеров. Все были охвачены паникой, и никто не верил, что ему суждено вновь увидеть поверхность земли.
Нам удалось погасить панику, вновь соединив свою волю последовательно. Потом мы велели им выстроиться колонной по двое и вернуться к ваго¬неткам. Райх сосредоточился на троих телеоперато¬рах, чтобы заставить их снова включить свои камеры. Тем временем мы освободили тоннель от пыли, выбросив ее наружу, где она столбом подня¬лась в небо — к счастью, ночь была темная — и по¬том понемногу осела на землю.
Когда мы поднялись на поверхность, мы по¬няли, что одержали над паразитами важную победу, хотя и в большой мере благодаря счастливой случай¬ности. Они, конечно, не сдались и продолжали на¬качивать репортеров энергией. Это мы сумели быстро и полностью пресечь, но было очевидно, что мы ничего не сможем с этим поделать, когда репор¬теры разъедутся. Впрочем, благодаря телекамерам весь мир уже видел, что произошло в пещере и что сделалось с монолитом. Теперь уже не имело значе¬ния, что напишут об этом репортеры. К тому же сле¬довало иметь в виду еще одно обстоятельство. Искусственное возбуждение их центров социального и эмоционального удовольствия неизбежно должно вызвать реакцию, усталость, что-то вроде похмелья:
вечно держать людей в этом возбужденном состоя¬нии невозможно. А такая реакция будет нам как раз на руку.
Только после полуночи мы пятеро уселись за стол, чтобы поесть. Дирекция компании «АИУ» отвела нам специальную комнату, и мы решили, что отныне будем постоянно, день и ночь, держаться вместе. Каждый из нас и в одиночку обладал нема¬лой силой, но соединенные вместе, наши силы тыся чекратно возрастали — в этом мы сегодня наглядно убедились.
Мы не стали обманывать себя и не позволили себе уверовать в собственную неуязвимость. Прямое нападение паразитов нам, вероятно, теперь не гро¬зило. Однако они знали, как использовать против нас других людей» и в этом крылась для нас главная опасность.
Когда мы на следующее утро получили газеты, трудно было удержаться, чтобы не поздравить друг друга с решающей победой. Почти все люди за Земле сидели в тот вечер у телевизоров, и все они видели, как испарился Абхотов камень. Мы полагали, что некоторые из газет заподозрят обман — ведь то, что мы сделали, и было, в сущности, не чем иным как грандиозным фокусом, — но это никому и в голову не пришло. Многие обрушились на нас с истери¬ческими нападками, но лишь за то, что мы по соб¬ственной глупости разбудили эти «ужасающие силы». Все решили, что монолит уничтожили эти «тсатхоггуане» — как прозвал их тот американский специалист по Лавкрафту, — чтобы не дать нам еще глубже проникнуть в их тайну. Больше всего всех пугала мысль, что если они способны уничтожить монолит весом в три тысячи тонн, то так же легко они могут уничтожить и современный город. Все¬общий страх еще усилился к вечеру, когда ученые обнаружили тонкий слой базальтовой пыли, пок¬рывший пустынную растительность на протяжении многих километров от места раскопок, и сделали справедливый вывод, что эта пыль — остатки мо¬нолита. Что именно произошло, они понять не могли. Конечно, можно превратить монолит в пыль с помощью атомного бластера, но высвобождающая¬ся при этом энергия уничтожила бы всех, кто на¬ходился под землей. Никто не мог представить себе, как получилось, что в пещере даже не повысилась температура.
Президент Организации Объединенных Наций Гуннар Фанген прислал нам телеграмму, где спра¬шивал, какие шаги мы считаем нужным пред¬принять против паразитов. Не следует ли, по нашему мнению, уничтожить Кадат атомными минами? Как мы полагаем, какие виды оружия ока¬жутся против них эффективными? В ответ мы пос¬лали ему приглашение приехать к нам. что он и сделал сорок восемь часов спустя.
Тем временем у компании «АИУ» появились свои проблемы. Такая реклама, конечно, была ей очень полезна; однако ее контору осаждали сотни репортеров, и всякая работа там прекра7илась. Нам пора было подыскать себе другую штаб-квартиру. Я обратился прямо к президенту США Ллойду Ч. Мел-виллу и попросил его найти для нас какое-нибудь сверхсекретное место, где нам никто не будет ме¬шать. Он тут же начал действовать и уже через час сообщил, что мы можем перебраться на 91-ю ракет¬ную базу США, расположенную в городке Саратога-Спринге (штат Нью-Йорк). Мы переехали туда на следующий же день — 17 октября.
У нашей новой штаб-квартиры было много пре¬имуществ. В Америке еще оставалось с десяток лю¬дей, которых мы собирались со временем посвятить в нашу тайну — их имена успели сообщить нам Ре¬мизов и Спенсфилд, — и пятеро из них жили в шта¬те Нью-Йорк. Мы попросили президента Мелвилла пригласить их встретиться с нами на 91-й базе, как только мы туда прибудем. Это были Оливер Флеминг и Меррил Филипс из Психологической лаборатории Колумбийского университета, Рассел Холкрофт из Сиракузского университета и Эдуард Лиф и Виктор Эбнер из научно-исследовательского института в Олбани.
Вечером накануне нашего отъезда из Диярбакы-ра Флейшман записал на пленку в штаб-квартире компании «АИУ» выступление для телевидения» в котором вновь подчеркнул» что для паники нет осно¬ваний. По его глубокому убеждению, паразиты не¬достаточно сильны, чтобы причинить существенный вред человечеству. Наше дело — позаботиться, что¬бы они никогда не стали для этого достаточно сильны.
Вся эта открытая для публики сторона нашей работы интересовала нас меньше всего, и мы относи¬лись к ней как к досадной помехе. Нам не терпелось взяться за настоящее дело — тщательное изучение наших скрытых сил, а также возможностей па¬разитов.
Скоростная ракета, предоставленная компанией «АИУ», за час доставила нас на 91-ю базу. В середи¬не дня о нашем прибытии было объявлено по те¬левидению. Президент лично предстал перед камерами, чтобы объяснить, почему мы были допу¬щены на 91-ю базу — самое секретное место в США (по этому поводу была в ходу шутка, что верблюду легче пройти в игольное ушко, чем попасть на 91-ю базу). Он сказал, что наша безопасность имеет пер-востепенное значение для всего мира и что любая попытка репортеров вступить с нами в контакт будет рассматриваться как нарушение режима сек¬ретности, со всеми вытекающими из этого послед¬ствиями. Таким путем была, наконец, решена одна из главных наших проблем: теперь мы могли сво¬бодно передвигаться, не преследуемые постоянно де¬сятком вертолетов.
В сравнении с директорским кварталом компа¬нии «АИУ» 91-я база не отличалась большим уютом. Нам был отведен сборный домик, построенный за двадцать четыре часа перед самым нашим прибы¬тием и представлявший собой, в сущности, всего лишь прилично обставленный барак.
Когда мы приехали, нас ждали все пятеро:
Флеминг, Филипс, Холкрофт, Лиф и Эбнер. Каждо¬му из них еще не было и сорока. Холкрофт, ростом в метр восемьдесят с лишним, синеглазый и розово¬щекий, был совсем не похож на ученого и не слиш¬ком мне понравился- Зато остальные показались мне людьми самого первого сорта: они были умны, уравновешенны и не лишены чувства юмора.
Мы устроили чаепитие с командиром базы и его заместителем по контрразведке. Оба, по-видимому, были типичные военные: неглупые, но склонные по¬нимать все несколько буквально. (Контрразведчик потребовал, чтобы ему сказали, какие меры следует принять против проникновения тсатхоггуанских шпионов.) Я попытался объяснить им, что именно представляет собой противник, с которым мы имеем дело, — что это не такой противник, который может атаковать с фронта или тыла, и что он находится внутри нас самих. Сначала на их лицах было напи¬сано полное непонимание, но потом генерал Уинслоу, командир базы» спросил:
— Значит, вы хотите сказать, что это что-то вроде микробов, которые могут жить в крови?
Я подтвердил, что их можно сравнить с микро¬бами, и почувствовал, что у них стало заметно легче на душе, хотя контрразведчику тут же пришла в го¬лову мысль, не надо ли устроить дезинфекцию.
После чая мы отвели пятерых ^новобранцев» в наш домик. Я прочел в мозгу у контрразведчика, что под бетонным полом по его приказу установлено множество микрофонов; как только мы вошли в до¬мик, я мысленно прощупал пол, отыскал их все и вывел из строя. Микрофоны были вделаны в толщу бетона на глубину в несколько сантиметров, и тео¬ретически их нельзя было повредить, не продолбив в полу дыры. Я заметил, что всю следующую неделю контрразведчик, встречаясь со мной, как-то странно на меня косился.
Весь вечер мы объясняли нашим «новобранцами ситуацию. Прежде всего, им дали прочитать фото¬копии «Размышлений на исторические темы». По¬том я вкратце изложил им собственную историю. Она записывалась на пленку, чтобы они могли еше раз ее прослушать, если возникнут какие-нибудь вопросы. Далее я привожу расшифровку последних пяти минут этой записи, поскольку там ясно изло¬жены проблемы, которые нам предстояло решить:
«Таким образом, мы полагаем, что этим сущест¬вам вполне в состоянии противостоять человек, про¬шедший феноменологическую подготовку. Мы знаем также, что их главная сила кроется в их спо¬собности нарушать душевное равновесие. (Я раньше уже сознался, что уничтожение Абхотова камня бы¬ло делом наших рук.) Это означает, что мы должны научиться оказывать им сопротивление на всех уровнях сознания.
Однако это само по себе порождает новую проб¬лему, которую мы должны решить как можно ско¬рее. Мы слишком мало знаем о человеческой душе. Мы не знаем, что происходит, когда человек рожда¬ется и умирает. Мы не понимаем, в каких отно¬шениях он находится с пространством и временем.
Великий идеал романтиков девятнадцатого сто¬летия представлялся им в виде «человека, подобного богу». Теперь мы знаем, что этот идеал достижим. Потенциальные возможности человека так обшир¬ны, что мы еще даже не можем их оценить. Быть подобным богу означает управлять ходом вещей, а не находиться во власти обстоятельств. Но нужно подчеркнуть, что абсолютное управление немыс¬лимо, пока остаются без ответа многие важнейшие вопросы. Нет ничего легче, чем подставить поднож¬ку человеку, который идет, устремив взор в небо. Мы еще не знаем самих основ нашего существа, а паразиты, возможно, уже собираются направить свои атаки против этих основ и таким, путем нас уничтожить. Правда, насколько мы знаем, они так же мало разбираются в подобных вещах, как и мы сами, однако полагаться на это было бы опасно. Мы должны раскрыть тайны смерти, пространства и времени. Это единственное, что может гарантиро¬вать нам победу».
К моему удивлению — и большой радости — Холкрофт оказался одним из самых лучших учеников, какие только у меня были. Его младен¬чески-наивный вид оказался в каком-то смысле подлинным ключом к его характеру. Он вырос в де¬ревне на попечении двух незамужних тетушек» которые души в нем не чаяли, и отлично закончил школу. Благоприятно сложившиеся жизненные обстоятельства позволили ему остаться таким же ве¬ликодушным, жизнерадостным и нимало не склон¬ным к неврозам, каким он был от природы. Как психолог-экспериментатор он не слишком блистал: ему не хватало напористости, необходимой первок¬лассному ученому. Но для нас было гораздо важнее то, что он умел естественным образом, инстинк¬тивно приспосабливаться к природе вещей: у него был какой-то душевный радар, который позволял ему жить легко и свободно.
В силу этого он в каком-то смысле уже знал за¬ранее все, что я ему сообщил. Он мгновенно все понял. Другие доходили до этого умом, и доходили медленно, как удав, переваривающий крысу, а Хол-крофт все постигал инстинктивно.
Это гораздо более важное обстоятельство, чем может показаться на первый взгляд. Дело в том, что и Райх, и Флейшман, и сам я, и братья Грау — все мы были интеллектуалы. Мы не могли отделаться от привычки изучать мир сознания с помощью рассуд¬ка, а это означало, что мы тратили зря много времени, как попусту тратит время армия, коман¬дующий которой не желает предпринимать никаких действий, не получив приказа в трех экземплярах и не обсудив с главным штабом все подробности опе¬рации. Холкрофт же от природы был чем-то вроде «медиума» — но не в том смысле, как это понимают сторонники спиритизма, хотя и близко к этому. Его сферой были не «духи», а инстинкты. В тот первый вечер мы смогли сразу же включить его в наш теле¬патический круг: его внутренний слух уже был есте¬ственно на это настроен. И у нас пятерых родилась новая надежда: что если этот человек сможет проникнуть в глубины сознания дальше, чем ,мы? Что если он поймет, чего хотят паразиты?
На протяжении следующих нескольких дней мы проводили почти все время в своем бара¬ке, обучая новых учеников всему, что знали сами. Наши телепатические способности сильно облегчали дело. Однако вскоре мы начали понимать, что упустили из виду одну из важнейших проблем фено¬менологии. Когда внушаешь человеку, что он всю жизнь заблуждался относительно своей собственной природы, его так же легко вывести этим из равно¬весия, как подарив ему миллион фунтов. Это то же самое, что сексуально озабоченному мужчине предо¬ставить полную власть над целым гаремом краса¬виц. Человек вдруг обнаруживает, что погрузиться в поэтическое настроение ему так же легко, как открыть водопроводный кран, а довести свои эмоции до такого накала, что он чуть ли не начина¬ет светиться, ему ничего не стоит. Потрясенный, он осознает, что ему дали в руки ключ к величию, что все так называемые «великие люди», каких знала история, обладали лишь крохотной долей той мощи, которой он наделен в изобилии. Но если он всегда был о себе довольно скромного мнения и за прожи¬тые тридцать или сорок лет свыкся с мыслью о соб¬ственной ограниченности, то эта привычная мысль не желает его покидать. Он превращается в поле битвы между прежней и новой своими индивидуаль¬ностями и расходует в этой битве громадное количе¬ство энергии.
Как я уже сказал, Холкрофт оказался замеча¬тельным учеником. Однако у остальных четверых были гораздо более развитые индивидуальности. К тому же они не видели всей серьезности положения: в конце концов, мы, остальные, устояли перед напа¬дением паразитов, так почему бы не устоять и им?
Я не хочу ни в чем их винить, то, что с ними происходило, было почти неизбежно. Та же пробле¬ма возникает в любом университете: студентам-пер¬вокурсникам так нравится их новая жизнь, что они вовсе не желают тратить время на серьезные занятия.
Нам пятерым стоило значительных усилий не позволить Флемингу, Филипсу, Лифу и Эбнеру отбросить всякую дисциплину. За ними приходи¬лось постоянно присматривать. Новые идеи действо¬вали на них как могучие возбуждающие средства, им хотелось плескаться в них, как мальчишкам в реке. Вместо того чтобы читать Гуссерля или Мерло-Понти1'-', они вдруг принимались припоминать эпи¬зоды из детства или свои давние романы. Эбнер обожал музыку и знал наизусть все оперы Вагнера, и как только мы оставляли его одного, он начинал мурлыкать про себя какой-нибудь мотив из «Кольца Нибелунгов» и тут же впадал в счастливый экстаз. Филипс был отчасти донжуан и постоянно вспо¬минал свои прошлые победы до тех пор, пока сам воздух не начинал вибрировать от сексуального воз¬буждения, мешавшего остальным сосредоточиться. Правда, в защиту Филипса я могу сказать, что его сексуальные приключения всегда были поиском че¬го-то такого, что он никак не мог найти; теперь он это нашел и не мог удержаться, чтобы не сравнивать это с тем, что испытывал раньше.
На третий день после нашего прибытия на 91-ю базу Холкрофт пришел ко мне поговорить. Он сказал:
— У меня такое впечатление, что мы рискуем остаться в дураках.
У меня появилось нехорошее предчувствие, и я спросил, что он имеет в виду.
— Да я и сам толком не знаю. Но когда я пыта¬юсь настроиться на их длину волны, — он говорил о паразитах, — я чувствую, что там идет какая-то суета. Они что-то нам готовят.
Наше бессилие было просто унизительным. Мы проникли в величайшую тайну, предупредили о ней весь мир, — и все же оставались, в сущности, в пол¬ном неведении. Кто эти существа? Откуда они взялись? Действительно ли они разумны или, может быть, не более разумны, чем черви в сыре?
Мы снова и снова задавали себе эти вопросы и уже получили кое-какие предварительные ответы. Человеческий разум — продукт эволюционной энер¬гии человека; и ученый, и философ жаждут истины, потому что им надоело оставаться просто людьми. Возможно ли, что эти существа разумны в том же смысле слова? Поскольку они были нашими врага¬ми. нам трудно было в это поверить. Но история учит нас, что один лишь разум — еще не гарантия доброты. Во всяком случае, если они разумны, мо¬жет быть, стоит предложить им заключить пере¬мирие? Кроме того, если они разумны, они могут понять, что побеждены. Но побеждены ли?
Как только Холкрофт рассказал мне о своих по¬дозрениях, я созвал всех остальных. Дело было после завтрака, утро стояло ясное, солнечное, погода теплая. В нескольких сотнях метров от нас занима¬лась строевой подготовкой группа летчиков в белых тренировочных костюмах, и до нас доносились гром¬кие команды сержанта.
Я изложил свои опасения и сказал, что, по мое¬му мнению, следует попробовать узнать о паразитах побольше. Мы попросили четверых «учеников» поп¬робовать установить с нами телепатическую связь. Операция предстояла опасная, и нам нужно было мобилизовать все наличные силы.
Примерно через полчаса Лиф внезапно заявил, что ясно нас слышит. Остальные старались до изне¬можения, но безуспешно, и им было ведено бросить это дело и отдохнуть. Мы не сказали им, что нас беспокоило: что в случае нападения паразитов они окажутся в наибольшей опасности, потому что еще не умеют как следует пользоваться своими духов¬ными силами.
Мы задернули занавески, заперли двери, усе¬лись вокруг стола и изо всех сил сосредоточились. Я так привык к этой процедуре, что теперь все полу¬чалось у меня почти автоматически. Самый первый шаг здесь ничем не отличается от того, что делаешь, когда хочешь заснуть: нужно полностью отвлечься от внешнего мира, забыть даже о собственном теле. Уже через несколько секеунд я начал погружаться в темную бездну своего сознания.
Следующий шаг требовал некоторого навыка. Нужно было отделиться от своей обычной физичес¬кой индивидуальности. При этом мой рассудок дол¬жен был остаться бодрствующим и продолжать спускаться глубже, в мир сновидений и воспоми¬наний. Это отчасти напоминает то, что происходит, когда вы видите кошмар и говорите сами себе: «Это только сон, на самом деле я сплю в своей постели, и нужно проснуться». Ваше дневное «я» никуда не де¬лось, оно лишь заблудилось в мире фантасмагорий. Я вскоре обнаружил» что могу миновать уровень сновидений, сохраняя совершенно ясное сознание, — это не так легко, потому что тело играет для соз¬нания роль отражателя.
Мир сновидений — странный, безмолвный мир, там чувствуешь себя буквально так, словно плывешь под водой. Для новичков это может быть опаснее всего: тело обычно служит сознанию якорем. Иитс^' благодарит Бога за то, что «тело и его тупость» спа¬сают его от кошмаров. Тело выступает как тяжелый балласт, не позволяющий нашим мыслям парить где угодно по своему усмотрению. На Луне, где человек весит всего несколько килограммов, ему стоит сде¬лать обыкновенный шаг, чтобы взлететь, как воз¬душный шар. Мысли, освобожденные от тяжести тела, приобретают такую же демоническую энергию. Если у человека мрачный склад характера, его мысли мгновенно превращаются в страшных дьяво¬лов. И если он не знает, что это его собственные мысли, что они не существуют вне его, он может перепугаться, и тогда все станет еще в десять раз хуже — как у пилота самолета, вошедшего в крутое пике, если он не замечает, что сам машинально отжимает штурвал от себя.
Медленно опускаясь вниз сквозь мир своих сновидении и воспоминании» я старался оставаться пассивным и не обращать на них внимания: стоит нечаянно сосредоточиться на каком-нибудь из вос¬поминаний, как оно мгновенно развертывается в целую самостоятельную вселенную. Например, как-то я наткнулся на аромат трубочного табака, кото¬рый обычно курил мой дед. Он так давно мне не вспоминался, что тут я остановился и позволил себе проявить к нему интерес. В тот же момент я увидел деда в саду его коттеджа в Линкольншире. Больше того, я сам находился в этом саду — он предстал передо мной в таких подробностях, что при иных обстоятельствах я был бы убежден в его реальности. Но я сделал решительное усилие, чтобы вырваться, и в следующее мгновение продолжал опускаться дальше, в теплую тьму.
Тьма эта полна жизни, которая не просто слу¬жит отражением жизни тела, — это та жизнь, ды¬хание которой пронизывает, подобно электричеству, всю Вселенную. Поэтому нижние области сознания мы называем «детской»: там всегда испытываешь интенсивное ощущение теплоты и невинности, это мир детей, не имеющих тела.
Еще ниже «детской» лежит ничто — пустота, подобная пустоте межзвездного пространства. Это особенно пугающая область, где легко потерять ориентировку. Во всех моих прежних эксперимен¬тах я, попадая в эту область, неизменно засыпал и просыпался лишь много часов спустя. В ней нет ничего, от чего могло бы отразиться ощущение соб¬ственной индивидуальности и даже собственного су¬ществования, так что стоит на мгновение ослабить внимание, как нить сознания тут же теряется. Ниже этой области я еще никогда не спускался. И даже отсюда мне приходилось время от времени всплы¬вать в «детскую», чтобы вновь сосредоточиться.
Все это время между нами поддерживалась теле¬патическая связь. Это не значит, что все семеро плыли, так сказать, бок о бок. Каждый был сам по себе, связь существовала только между нашими моз¬гами. Благодаря ей мы могли прийти друг другу на помощь, несмотря на разделявшее нас расстояние. Если бы я заснул, находясь в дедушкином саду, другие разбудили бы меня. Если бы один из нас под¬вергся нападению, все остальные мгновенно «про¬будились» бы, чтобы объединенными усилиями отбить атаку. Но все равно на такой глубине всегда остаешься сам по себе.
Поддерживая связь с Холкрофтом, я чувствовал, что он все еще спускается. Я преисполнился восхи¬щения. Сам я на такой глубине становлюсь совер¬шенно невесом, мое сознание превращается в пузырек воздуха, стремящийся всплыть обратно. Я знаю, что, имея некоторый навык, можно проник¬нуть и глубже, но чтобы приобрести такой навык, нужно практиковаться, а это невозможно, если тебя хватает лишь на то, чтобы цепляться за свое соз¬нание. Но у Холкрофта такой навык, очевидно, уже появился.
Я чувствовал, что паразитов поблизости от меня нет, и насторожившись ждал. В этих глубинах соз¬нания нет никакого чувства времени — оно идет и в то же время не идет, если вы понимаете, что я хочу сказать. Поскольку здесь не существует тела, кото-оое могло бы испытывать нетерпение, ход времени 1десь какой-то нейтральный. Вскоре я ощутил, что Холкрофт возвращается. Я начал медленно всплы¬вать вверх, миновал мир сновидений и воспоминании и очнулся примерно через час после начала эксперимента. Холкрофт все еще был без сознания. Только минут десять спустя он открыл глаза. Обыч¬ный румянец исчез с его лица, но дыхание остава¬лось ровным. Он спокойно посмотрел на нас, и мы поняли, что ничего особенного он нам не расскажет.
— Не понимаю, — начал он. — Там почти ниче¬го не происходит. Я готов был поверить, что они все куда-то исчезли.
— Вы ни одного не видели?
— Нет. Раз-другой у меня появлялось ощуще¬ние, что они поблизости, но в очень малом числе.
То же самое чувствовали и все мы. Казалось, по¬явилась какая-то надежда. Но особой радости мы все же не испытывали.
В полдень, впервые за три дня, мы включили телевизор, чтобы посмотреть новости. И тут мы по¬няли, чем были все это время заняты паразиты. Мы узнали, что Обафеме Гвомбе застрелил президента Соединенных Штатов Африки Нкумбулу и произвел coup d'etat'^, сделавшись властителем всего конти¬нента, от Кейптауна до Адена. Потом мы услышали отрывок из речи, которую Гвомбе произнес по радио после переворота, и переглянулись. Нам стало ясно, что сознание Гвомбе находится во власти паразитов. А мы теперь достаточно много о них знали, чтобы понимать — опаснее всего их недооценивать.
Мы сразу же поняли, в чем состоял их замысел. В сущности, это была та же самая политика, кото¬рую они так успешно проводили последние два столетия, — отвлечь человечество войной. На протя¬жении двух столетий человечество стремится пере¬йти на новый, более высокий уровень сознания; на протяжении двух столетий паразиты подсовывают им вместо этого совсем другие заботы.
До поздней ночи мы сидели и разговаривали. Эта новость, очевидно, требовала от нас не¬медленных действий, — но каких? Всех нас не ос¬тавляло какое-то странное недоброе предчувствие. В три часа ночи мы улеглись спать, а в пять Холкрофт разбудил нас и сказал:
— Они что-то замышляют, я чувствую. По-мое¬му, нам лучше выбираться отсюда.
— Куда?
На этот вопрос ответил Райх:
— В Вашингтон. Мне кажется, надо бы перего¬ворить с президентом.
— А что толку?
— Не знаю, — сказал Райх. — Но у меня такое чувство, что мы тут только зря теряем время.
Тянуть с отъездом не было смысла. Хотя до рас¬света оставался еще час, мы сели в вертолет, кото¬рый предоставило нам правительство Соединенных Штатов. Когда рассвело, под нами уже тянулись длинные, прямые проспекты Вашингтона. Вертолет мягко приземлился на улице у самого Белого Дома. Часовой, стоявший у ворот, бросился к нам с атом¬ным пистолетом наготове. Он был совсем юноша, и для нас не составило труда уговорить его вызвать начальника караула. Это было одно из самых приятных преимуществ нашего положения — все обычные бюрократические препоны для нас не суще¬ствовали.
Мы передали офицеру записку для президента, а сами пошли по улице в поисках места, где можно было бы выпить кофе. Случайные прохожие, навер¬ное, принимали нашу группу в одиннадцать человек за какую-нибудь делегацию. Мы нашли огромный ресторан с зеркальными окнами во всю стену и за¬няли два столика с видом на улицу. Усевшись, я прощупал мозг Эбнера. Он почувствовал это, улыб¬нулся мне и сказал:
— Занятно. Мне бы полагалось сейчас думать об опасности, которая грозит человечеству, и моему родному городу в том числе — ведь я родился в Ва¬шингтоне. А я не чувствую ничего, кроме презрения к этим людям, которые ходят по улице. Они все как будто спят. И на самом деле не так уж важно, что с ними будет...
— Не забывайте, что неделю назад вы были од¬ним из них, — напомнил Райх с улыбкой.
Я позвонил в Белый Дом и узнал, что в девять часов мы приглашены на завтрак к президенту. Когда мы проталкивались через толпы людей, спешивших на работу, мы вдруг ощутили, как тро¬туар чуть вздрогнул. Мы переглянулись.
— Землетрясение? — спросил Эбнер.
— Нет, взрыв, — ответил Райх.
Мы ускорили шаги и без четверти девять были уже у входа в Белый Дом. Я спросил офицера, вы¬шедшего нас встретить, не слышал ли он о каком-нибудь взрыве. Он отрицательно покачал головой:
— О каком взрыве?
Мы узнали это двадцать минут спустя, сразу после того, как сели за стол. Президента вызвали из комнаты, а когда он вернулся, в лице у него не было ни кровинки, а голос дрожал. Он сказал:
— Джентльмены, полчаса назад 91-я база была уничтожена взрывом.
Никто из нас не сказал ни слова, но всем при¬шла в голову одна и та же мысль: «Сколько времени осталось до тех пор, когда паразиты до нас добе¬рутся?
@темы: Стереотипы, Мозг, Фантастика, Художественная литература, Осознанность